Читаем без скачивания Хищник [СИ] - Макс Мах

Совершенство! – Жест Императора возник среди великой тишины.

Падение одинокой капли в безмятежное зеркало вод. Черная вода, серебряные круги…

Никто не дышал. Одни – потому что послевкусием великой музыки можно наслаждаться ничуть не меньше, чем самой музыкой, другие – потому что страх побеждает даже физиологию. Император умел возвращать оскорбления, но никто никогда не знал, чем его можно оскорбить.

Браво! – Длинные пальцы могли быть беспощадно стремительными, но умели казаться медлительно рассеянными. – Брависсимо!

И барон Фрам вздрогнул, встретившись мятущимся взглядом с безмятежным взором старого императора, закатил глаза и грохнулся в обморок. Все его силы ушли в голос, и чудилось, "выдох" Айн-Ши-Ча вернулся на Высокие Небеса вместе с пронзительно-чувственными звуками древней песни.

"Моление о любви" – самая старая из записанных нотными знаками песен. Самая первая и самая любимая. Но одновременно и одна из самых сложных для исполнения. Чтобы спеть ее по всем правилам, нужен контртенор виртуоз, приближающийся по вокальным характеристикам к колоратурному сопрано – высокому и сильному женскому голосу. Однако исторически сложилось так, что исполняли песню, если брались за это вообще, только мужчины, и никогда – кастраты. Такова многовековая традиция. Точно такая же, как и традиция "танцевать" "Моление о любви" в память Последнего Короля. Последний король, как всем известно, стал последним только потому, что принял сан императора. Так что и "поминовение" имело двойной смысл. Провожая короля, встречаем императора, – сказал современник. И день Последнего Короля – второй день второй декады месяца деревьев хоть и отмечался исключительно в "тесном кругу" высшей аристократии, почитался одним из самых важных праздников Империи. Однако уже много лет в Ахане не находилось танцоров, способных воспроизвести сложнейшую партитуру "Моления о любви". Вернее, встречались иногда, – один или два за восемьдесят девять лет, прошедших с великого танца князя Яагша Ваарнакха, – но происхождение не позволяло им танцевать под Хрустальным куполом императорского дворца, тем более в дни празднеств. Ну, а уж день Последнего Короля и вовсе не предполагал присутствия посторонних. Только свои, только те, чьи имена записаны бриллиантовыми, изумрудными и рубиновыми буквами.

– Помогите барону, – тихо сказал император, и несколько гвардейцев – кажется, это были Мясники Лавруха – неслышными тенями скользнули к упавшему певцу.

Не нарушая приличий, – Господин Че поймал движение глаз императора и без промедления шевельнул пальцами, "произнося" ритуальную фразу малого обращения.

– Че! – Сказал император вслух. – Вот так удача! – Даже он не мог игнорировать обращение своего "кровного" родича. – Рад вас видеть, господин Че. Не затруднит ли вас, подойти ближе?

– Сочту за честь, – господин Че поклонился и пошел к возвышению, на котором в гордом одиночестве пребывал император. Сейчас он стоял, но мог и сесть. Впрочем, не теперь. Не после того, как подозвал к себе "брата".

Дворцовый этикет предусматривал множество разнообразных ситуаций. Он существовал три тысячи лет, а за такую прорву времени императоры и их подданные перепробовали практически все, на что способно человеческое воображение. И "Книга приличий" определяла с точностью справочника по математике поведение обеих сторон в любом из вероятных, маловероятных и практически невероятных, но, тем не менее, предполагаемых обстоятельствами случаев.

– Здравствуй, братец! – Старик не стал скрывать свое обычное раздражение. "С чего бы вдруг?" Все и так знали, что его "ненависть" чуть сильнее необходимого, но, с другой стороны, давняя распря расцветала нынче новыми цветами.

"Чертополохом, – предположил Че. – Или терновником".

Впрочем, видеть и слышать этот их разговор не мог никто. Частная жизнь императора охранялась должным образом, и даже под взглядами тысячной толпы, император мог позволить себе много больше, чем кто-либо другой. Его право.

– Здравствуй, братец! – сказал император.

– Здравствуйте, брат! – вежливо ответил господин Че, не имевший привычки "расширять борозду без цели".

По древнему закону, от которого некуда не денешься, он являлся сводным братом императора, вторым человеком в империи, но при том не имел права обсуждать свое особое положение с людьми, не посвященными в "секрет для двоих".

– Дай угадаю! – Брюзгливо сказал император. – Ты хочешь меня о чем-то попросить?

– Ты же знаешь, – чуть улыбнулся в ответ Че, – я никогда не одалживаюсь.

– Уж лучше бы ты меня о чем-нибудь попросил!

– Тебе не повезло, – Че не хотел пережимать, но с братцем-императором по-другому не выходило.

– Хочешь станцевать "Моление". Я угадал?

– Со второй подсказки. – Разговор протекал по-свойски – на втором уровне выражения, но и то сказать, оба были не в восторге от своих "братьев". Однако оскомина еще не ненависть, и переходить на третий или, не дай бог, четвертый уровень представлялось поспешным.

– Пусть так, – оттопырил губу император. – С кем?

– Я женюсь, – любезно улыбнулся господин Че.

– Мне доложили, – отмахнулся император. – Но ты меня поймал. Значит, с ней?

– Это песня на два "мужских голоса", – не без злорадства напомнил Че.

– Уел! – Осклабился император. – Так с кем?

– С твоим приятелем Ё, – господин Че торжествовал, все получалось даже лучше, чем он рассчитывал.

– Хорошо, – вздохнул император, – я проведу ваш брачный обряд и подарю молодоженам что-нибудь роскошное. Планета? Крейсер? Бочка "Ледяного пламени"? Три бочки?

– Меня вполне устроят "Слезы Эйи".

– Ну, ты и жадная тварь! – вполне искренне восхитился император.

– Ты задолжал, я попросил, – открыто улыбнулся Че.

– Ладно! – Кивнул император. – "Слезы" твои. Иди и танцуй.

"Слезы Эйи" – одно из величайших сокровищ императорской казны: гарнитур, состоящий из диадемы, колье, тройных серег в каждое ухо, двух ручных и двух ножных парных браслетов и перстня. 171 голубой бриллиант и 61 сапфир небесно-голубого цвета на тончайшей паутине из платины и синего золота. Вес – 32 килограмма, но камни и работа такие, что захватывает дух, а "поднять и пронести" на себе три десятка килограммов Ши'йя Там'ра О была вполне в состоянии. Оно того стоило, и господин Че заранее предвкушал ее восторг.

"И свой, разумеется", – признал он, рисуя в воображении, нагую красавицу, купающуюся в лучах взошедших Че и Аче.

"Ее кожа будет светиться, как жемчуг, – грезил он, с ужасом и восхищением, погружаясь в бездонный омут своего воображения. – И камни воссияют, впитав серебро Че и золото Аче!"

"Аче!" – имя всплыло в памяти само собой.

"Зачем же ты вернулся, брат мой Аче? Случайная встреча? Но, я-то знаю, таких случайностей не бывает, потому что ни что не случайно под Высокими небесами".

"Боги не шутят, – вспомнилось ему древнее присловье аханков. – Но, тогда, о чем они хотят меня предупредить?"

Говорят, боги не шутят, и, может быть, так и есть. Но иногда они все-таки смеются. В Западном Ахане, в предгорьях и выше, есть даже специальная молитва, обращенная к жестокосердному господину Айн-Ши-Ча – богу близнецу дамы-заступницы Айна-Ши-На. Люди просят не смеяться над ними и над их делами, и это многое говорит об обитателях Высокого неба. Их шутки могут казаться безобидными, но у богов долгое дыхание, и никто не знает, когда случится то, над чем они уже успели посмеяться. Че полагал, что его судьба еще одна скверная шутка богов, и имел на то веские основания. Однако даже его изощренного ума не доставало, чтобы заглянуть в будущее так далеко, как видят боги, и предугадать то, над чем на самом деле смеялись Вечноживущие в миг его появления на свет. Он только надеялся, что не узнает об этом последним, но надежда – плохой помощник.

Че стал "братом императора", едва появившись на свет. Вернее, "благодать" сошла на него еще в утробе матери, поскольку именно в тот день, когда ему предстояло родиться, ушел в Посмертные поля старый господин Че. Старику было хорошо за двести – по точному счету двести двадцать семь лет, – и он по всякому должен был вскоре освободить место для своего преемника. И то, что он решил "пустить себе кровь" как раз в этот чертов день, а не когда-нибудь в отдаленном будущем, всего лишь дело случая, но Случайность, как говорят сведущие люди, дочь Порядка, и, возможно, боги знали, отчего господину Че вдруг наскучило жить.

Итак старик умер, о чем роженице, в суете спешных приготовлений никто не сообщил, – да, и зачем? – но кое-кто в империи "шутку богов" оценил вполне: в течение трех месяцев, предшествующих кончине господина Че, один за другим ушли из жизни три главных претендента на "титул". Один погиб на дуэли, другой – на войне, а третий, как и "сводный брат императора", умер от "переутомления". Так что наследником – совершенно неожиданно не только для себя, но и для членов своей семьи, – стал один из близнецов, рождение которых ожидалось со дня на день, но случилось именно в этот день. Так господин Че обрел имя и статус, но для того, чтобы стать тем, кем он, в конце концов, стал, одного имени недостаточно.